Василий Фёдоров
Я жил - не заметил Ни дня, Ни причину, Что первую мне Прописала морщину.
Я жил - не заметил, Пора спохватиться, Что было мне двадцать, Что стало мне тридцать.
Я жил - не заметил; Заметив, не плачу, Что много утратил, Что больше утрачу.
Желанному счастью Шагая на встречу, Я, может быть, Встретив его, Не замечу.
Все равно Нам с тобою не слиться, Как сливаются вольные реки. Ревновать буду часто и злиться, Как ревнуют и злятся Калеки.
Дорогая, Волной серебристой Мы, сойдясь, не покатимся оба. Даже в речке, большой, Но не быстрой, Ты осталась бы речкой особой, Беспокойной, Всегда серебристой.
Но и тихие реки весною, До краев наполняя излуки, По долинам, Дразня белизною, Тянут к милым Разливные руки...
Без тебя мне И больно и грустно. Навсегда расставаясь с тобою, Я свое помелевшее русло Берегами крутыми прикрою.
Где-то ходим, Чем-то сердце студим, Ищем сказку не в своей судьбе. Лет с двенадцати пошел по людям И в конце концов Пришел к себе.
И всего на свете интересней Стало то, Что было от сохи... Здравствуйте, покинутые песни! Здравствуйте, забытые стихи!
Долго Поклонявшийся железу, Сделавшийся пасмурней И злей, К людям не тянусь, Тянусь я к лесу. Мне в лесу Отрадней и теплей.
Что-то чувствую В себе больное... Может быть, порывисто дыша, Обо все железное, стальное Иступилась чуткая душа.
Люди — судьи. Что мне пользы в судьях? А в лесу, повеселев умом, Буду снова думать я о людях, О любимой, О себе самом.
Веруя, Что путь еще не пройден, Сяду в затененном уголке. Стану свою душу на природе Править, Как на вечном оселке.
До того, Как средь множества прочих На твоей появиться земле, Мимо звезд, набегавших из ночи, На стальном я летел корабле.
Наши сроки межзвездные кратки: Там минута - здесь жизнь. Не таю, Лишь на время одной пересадки Забежал я на землю твою.
Забежал, У огня отогрелся И так многое сделать хотел, Но в глаза я твои загляделся И успеть Ничего не успел.
А меня уже - Ты ведь не слышишь - Мой корабль отдохнувший зовет; Тише ветра, Дыхания тише Он сигналы свои подает.
И хочу я, Согласно науке, Чтобы ты уже с первого дня Бесконечной Последней разлуки Улетевшим считала меня.
Если б Богом я был, То и знал бы, Что творил Женщину!
Если б Скульптором стал, Высек бы Из белых скал Женщину!
Если б Краски мне дались, Рисовала б Моя кисть Женщину!
Но Не бывшую со мной И не ставшую женой Женщину!
Еще недавно нам вдвоем Так хорошо и складно пелось. Но вот гляжу в лицо твое И думаю: Куда все делось?
Но память прошлое хранит, Душа моя к тебе стремится... Так, вздрогнув, Все еще летит Убитая в полете птица.
Есть такой порыв неодолимый, Когда все высокой страстью дышит. Пишет сын стихи своей любимой, Только писем Он тебе не пишет.
Не писать же в них, Что не на шутку, Как отец кулачный бой и пьянку, Полюбил он, вопреки рассудку Легкую, как ветер, Москвитянку.
Вся она Сплошное заблужденье. Нужно - до чего невероятно!- Возвратиться с ней К ее рожденью, А потом Вести ее обратно.
Верю я, Что люди очень скоро Подобреют в мудрости глубокой, Но любовь, как яблоко раздора, Навсегда останется Жестокой.
Ты прости, Совсем небоязливым Прикоснулся я К такому стану И такому сердцу, Что счастливым Никогда, наверно, Я не стану.
Не удивляйся, Что умрешь. Дивись тому, Что ты живешь.
Дивись тому, Что к сердцу близко Однажды ночью голубой Горячая упала искра И стала на земле тобой.
Не скифом И не печенегом, Минуя сотни скорбных вех, Ты сразу гордым человеком Явился В наш двадцатый век.
- Мы - люди. Нас легко обидеть.- Но ты подумал ли хоть раз, Что я бы мог и не увидеть, Мой друг, Твоих печальных глаз?
Нас, гордых, Жизнь не стала нежить, Нам горький выдался посол. Мы люди, Нас легко утешить Напоминаньем больших зол.
В любви, В крови, В огне боренья, Со славой тех, кто первым пал, Сменялись, Гибли поколенья За это все, что ты застал.
Все чудо: Солнце, весны, зимы. И звезды, и трава, и лес. Все чудо! И глаза любимой - Две тайны Двух земных чудес.
Да будь я камнем от рожденья, Я б в жажде все одолевать Прошел все муки превращенья, Чтоб только Человеком стать.
Не удивляйся, Что умрешь. Дивись тому, Что ты живешь.
Через улицу, Через будни, В нежных чувствах Не сразу понятый, Добрый хлеб Под названьем «спутник» Несу на руке приподнятой.
Скажут: Хлеб — избитая тема. Я иду и смеюсь над такими, И несу домой каравай, как поэму, Созданную сибиряками, Земляками моими.
Этим румяным, Этим горячим, Пахнущим так заманчиво, Этим хлебом труд мой оплачен. Песня моя оплачена.
Но даже самую лучшую песню, Самую звонкую и земную, С сухарем в купоросной плесени, Не стыдясь, зарифмую.
Хлеб несу!.. Поделюсь с женою, Не скупясь на слова хвалебные. И припомнится детство мое ржаное, Юность моя бесхлебная.
С лебедою, С трухою всякою Ел «тошнотник» с корочкой тусклой. А если встречалась булочка мягкая, То она уже Называлась французской.
Хлеб несу!.. Удивляются, вижу, Даже только что евшие С белого блюда. Но стоило мне приподнять его Чуть повыше, И все увидели чудо.
Сразу пришло Давно знакомое: Поле и молодость С днями непраздными. Сладко запахло старой соломою, Мятой-травой И цветами разными.
И увиделось, как воочью: И косьба, И стогов метание, И межа, бегущая к ночи, И на меже С любимой свидание.
Любовь и хлеб — Извечные темы. Славя хлеб, как любимой имя, Несу домой, приподняв его, Как поэму, Созданную сибиряками, Земляками моими.
Девочка кричала В толпе шумливой: - Ландыши! Ландыши!- Взял букетик, подал любимой. - На! Дыши!
Залюбовалась букетом белесым, Лучшим из моих подношений. - Пахнут,- сказала,- И лугом, и лесом, И холодком Наших с тобой отношений.
Я об этом подумал тоже И, подумав, взгрустнул от души. А девочка кричала, Кричала прохожим: - Ландыши! Ландыши!
Он так говорил: - Что хочу - облюбую, А что не хочу - недостойно погони. - Казалось, не глину он мнет голубую, А душу живую берет он в ладони.
Ваятель, Влюбленный в свой труд до предела, Подобен слепому: Он пальцами ищет Для светлой души совершенное тело, Чтоб дать ей навеки живое жилище.
Не сразу, Не сразу почувствовать смог он, Не сразу увидеть пришедшие властно: И девичий профиль, И девичий локон, Капризную грудь, Задышавшую часто...
Но тщетно! И, верен привычке старинной, Он поднял над нею дробительный молот За то, что в душе ее - глина и глина... За то, что в лице ее - холод и холод...
Нам жизнь благодарна Не славой охранной, А мукой исканий, открытьем секрета... Однажды, На мрамор взглянув многогранный, Ваятель увидел в нем девушку эту.
Невольно тиха И невольно послушна, Она, полоненная, крикнуть хотела: "Скорее, скорее! Мне больно, мне душно, Мне страшно! И мрамор сковал мое тело".
- Не будешь, Не будешь, Не будешь томиться, Ты видишь, как рад твоему я приходу! - Схватил он резец, Словно ключ от темницы, И к ней поспешил, Чтобы дать ей свободу.
Заспорил он с камнем, Как с недругом ярым... И, споря с тем камнем, Боялся невольно, Чтоб пряди не спутать, Чтоб резким ударом Лицо не задеть И не сделать ей больно.
Из белого камня она вырывалась, Уже ободренная первым успехом, С таким нетерпеньем, Что мрамор, казалось, Спадал с ее плеч горностаевым мехом...
С тех пор, Равнодушная к пестрым нарядам, Легко отряхнувшись От мраморных стружек, Глядит она тихим, Задумчивым взглядом На мимо идущих веселых подружек.
На жизнь трудовую, Чтоб здесь не стоять ей, Она променяла бы долю такую. Стоит и не знает она, что ваятель, Блуждая по городу, Ищет другую.
Как случилось, Не заметил, Что в тебя я так влюбился, Как случилось, Что, целуя, Оторваться не могу!.. Как случилось, дорогая, Что ты стала всех дороже, Как случилось, что другая Потеряла красоту!..
Как наяву точь-в-точь, Шальное сердце билось. Подряд из ночи в ночь Ты, грешная, мне снилась.
Шептала: "Помолчи!.. Не предавай огласке..." И были горячи Неистовые ласки.
Но взял я не свое. Под ласками моими Чужое, не мое Ты повторяла имя.
Я скованный лежал, Стыдясь тебя коснуться, Как будто крепко спал И не хотел проснуться.
Как второе пришествие, Как сто крыльев на взлете, О веселое сумасшествие Торжествующей плоти!..
Нежность До первозданного Побледнения лика, До глухого, гортанного Лебединого клика.
И восторг До отчаянья, До высокого очень, До немого молчания, До безмолвия ночи.
Лебедь Крылья разбросила, Замедляя движенье... Как на заводи озера, Ты - мое отраженье.
Как в чаще, В юности тревожной, Не глядя слишком далеко, О жизни думается сложно, А совершается легко.
Зато теперь, Как в старой роще, Просторней стало и видней. О жизни думается проще, А совершается трудней.